Николай Мошков – известный фотомастер, запечатлевший без малого пятьдесят лет истории нашей страны. Неизменно находившийся в гуще событий, он сделал невероятное количество фотографий: классных, запоминающихся, эмоциональных. Малую толику работ Мошкова в эти дни можно увидеть на пересечении улиц Пискунова и Большой Покровской –на выставке под открытым небом, еще одна экспозиция разместилась в Русском музее фотографии.
Ну а сам мэтр в беседе с корреспондентом «Нижегородских новостей» рассказал о своем пути в фотографию и приоткрыл секреты мастерства. От натюрморта до закатов – Николай Владимирович, с чего началось ваше увлечение фотографией? Помните ли свой первый снимок?– Был когда-то чешский фотожурнал «Фоторевю». Мне случайно попал в руки один из номеров. Было это году в шестидесятом, я как раз поступил в политех. И журнал этот меня очаровал! Я понял, что хочу и могу заниматься фотографией.
Тогда я купил себе «Зенит-3М», по тем временам довольно дорогой, ползарплаты точно стоил, с хорошим светосильным объективом. Вместе с фотоаппаратом приобрел и экспонометр, с помощью которого замерял свет и вычислял выдержку. Учился я на дневном отделении корфака, но первые два курса днем работал на «Красном Сормове» слесарем-монтажником, где платили нормальную зарплату, а вечером учился. Так что деньги были.
Первым снимком стал элементарный натюрморт с фарфоровым чайником. Получилась идеальная картинка с хорошим светом и полутонами. И – понеслось!– В те годы многие увлекались фотографией. Помню, мой папа, молодой инженер, запирался в ванной и там, при тусклом красном свете, в специальных корытцах проявлял снимки…
– У меня полжизни прошло при красном свете в ванной! А если добавить к этому, что ванна в моем случае была еще и совмещена с санузлом, то, конечно, для домашних складывалась тяжелая ситуация…
Но по порядку. При Союзе журналистов был городской фотоклуб, который я посещал в студенческие годы. Занимаясь там, я привлек в клуб и своих сокурсников, в том числе не только с корфака. У нас даже выставка была в политехе. Клубом руководили Владимир Изволенский, Семен Лозинский… Позднее мы с группой фотолюбителей организовали фотоклуб «Волга», руководил нами Юрий Шпагин. В фотоклубе собралась довольно сильная творческая группа: Станислав Яворский, Александр Васильев, Александр Беляев. Тут надо сказать, что в то время на крупных предприятиях были оборудованы фотолаборатории, и многие будущие мастера работали в них: Яворский был на ОКБМ, Беляев в ЦКБ по СПК, Шпагин – в НИИ радиосвязи.
Фотоматериалы стоили денег, а требовалось немало: фиксаж, проявитель, закрепитель, пленка, фотобумага – и всё это выливалось в ощутимую сумму, но для тех, кто работал в фотолаборатории, расходники получались практически бесплатно.
После окончания института я немного поработал конструктором – занимался судами на воздушной подушке – затем был избран замсекретаря комитета комсомола «Красного Сормова», но вскоре начал подумывать, не сменить ли мне кардинально профессию, тем более что комсомольская работа вообще штука временная. В общем, я пошел в молодежную редакцию газеты «Ленинская смена» и год работал внештатно. В «молодежке» прослужил более 16 лет. А в 1989‑м мне предложили работу в агентстве ТАСС, где 19 лет был собкором по городу Горькому-Нижнему Новгороду. Плюс Кировская область, Чувашия и Мордовия. У меня появилась собственная фотолаборатория, и я уже не испытывал на прочность свое семейство, имелась служебная машина, на которой наездил по работе многие тысячи километров.
Сейчас я на пенсии. Решили с женой: раз уж внуки родились, надо найти спокойное красивое место, построить небольшой домик и жить в нем. Так и обосновались под Лысковом.
Работать уже практически не работаю… Перебираю архивы, сканирую пленки, что-то выкладываю в соцсети. Немного снимаю в деревне: пейзажи, жизнь немногочисленных жителей деревни, в основном в преклонном возрасте. Когда в городе живешь, кроме частокола высоток ничего толком не видишь, а на природе все рассветы и закаты у тебя под рукой. Секрет шедевра – «Мошков может снимать на всё! – говорят ваши коллеги, – и будет шедевр!». Значит ли это, что фотоаппарат, в общем, не так важен, как глаз и руки, и что снять шедевр можно хоть на спичечный коробок?
– В принципе, снимать с помощью простой коробки можно. Это называется камера-обскура. Обклеиваешь коробку изнутри черной бумагой, делаешь тонкое отверстие иголочкой, на заднюю стенку помещаешь пленку и выставляешь на тот объект, который хочешь снять. И получается изображение. Только должна быть очень длительная выдержка, потому что через игольное отверстие света поступает мало.
Но это – шутка, конечно. Никто на камеру-обскуру не снимает. Хотя есть отдельные любители. Сейчас, вон, и на «Смену» снимают – пленочная фотография стала модной. Дагерротипы делают. Впрочем, я считаю так: успех репортерской съемки заключается в простоте подхода. Чем проще, тем больше остается возможностей подумать о цветовой гамме, о композиции, поискать состояние объекта. Вот что самое главное, а не то, на что ты снимать будешь – камеру-обскуру или «Никон».– Осмелюсь утверждать, что так, как в семидесятые, восьмидесятые, сейчас уже не снимают. Каждая картинка – история, метафора. Как из мгновения сделать вечность?
– Это самая сложная штука, вершина фотографического искусства. Но секрет очень простой. Не надо вмешиваться в жизнь, которая течет перед тобой. Надо лишь наблюдать и ждать момента.Надо чувствовать. Для того чтобы фотографировать, обязательно должны быть чувство ритма, чувство формы и чувство композиции, которые, в свою очередь, превращаются в некую автоматику. Очень многое зависит и от вкуса фотографа. И, когда всё соберется в единый комплекс – рождается фотография-образ, которая интересна всем. Которую можно вешать на стенку, отправлять на выставку, включать в фотоальбом. А как это делается? На ощущениях, на кончиках пальцев. Надо ждать, искать композицию. Едва начинаешь вмешиваться – всё начинает рушиться, человек становится скованным.
Есть и были мастера фотографии, у которых в основе работы – постановка. Они приходили на завод, в цех, в КБ, на предприятие и начинали работать как режиссеры-сценаристы. Иногда, признаюсь, и я этим занимался, когда, например, приезжаешь в колхоз и в течение часа нужно сделать приличную фотографию. Приходилось ставить, придумывать кадр, итог получается более-менее удобоваримый, но мощного потока эмоций нет. Постановочную фотографию сразу видно: она выдает себя своей кондовостью! А моим кредо всегда было жизнь наблюдать.На съемку я всегда приходил на час раньше. Нередко бывало так, что событие еще и не начиналось, а у меня уже был сделан снимок, который затем вставал в полосу. Вот, например, мусульманский праздник Курбан Байрам. В Нижнем Новгороде он всегда проходит около мечети. Я, как обычно, приходил туда на час раньше, когда еще ничего не началось, и шла торговля баранами с машины. А рядом татарская слобода. И вижу картинку: две женщины купили барана и тянут его за рога, а он упирается, не хочет идти, и происходит это на фоне мечети. Всё, снимок сделан!
Или, вот, скульптор Пурихов в своей мастерской с баяном в руках. Тут мне и придумывать ничего не нужно было: на виду лежал инструмент. Я спросил: «Ты играешь, что ли?» «Играю», – ответил он. «А ну, сыграй!» – попросил я, и, когда он заиграл, сделал несколько снимков. Несколько вариантов. Чтобы выбрать лучший. Особенно это касается съемки на пленку, когда ты не знаешь наверняка, что получится, и пока не проявишь, не отфиксируешь, находишься в некотором ожидании чуда. Сейчас, с цифровой съемкой, это таинство из жизни исчезло.
Снимая, например, человека, ты должен знать, для чего его снимаешь – на паспорт или для газеты. Отдельно идет «археологическая» съемка всяких дворов, зданий улиц – со временем эти снимки становятся очень ценными. Уходят поколения, уходят дворы и улицы. Почему так дороги и важны сейчас фотоснимки Дмитриева? Потому что прошло сто с лишним лет – и нет уже тех пароходов, и практически нет тех домов. Поэтому снимать надо всё.
Мария Федотова
Свежие комментарии